Люди к нему приходили самые разные. Некоторые просили еды, другие просили помочь в беде, третьи искали духовного наставления у человека, достигшего свободы. Иногда случались странные вещи. Некто по имени Пиллай, чиновник из финансового управления, то есть человек, наверное, неглупый и ответственный, сидя рядом с Венкатараманом, увидел вокруг него сияние: все тело светилось, словно восходящее солнце. Молодая женщина по имени Эчаммаль потеряла мужа и детей и никак не могла справиться со своим несчастьем. Отец отпустил ее служить святым в Бомбейском округе в надежде, что так она скорее забудет о тяжком горе. Однако никто не мог ей помочь. Она вернулась к себе в деревню, и ей сказали, что на горе Аруначала есть молодой святой аскет, давший обет молчания и помогший уже многим людям. Женщина пошла к нему, поднялась на гору и увидела свами. Он сидел неподвижно и молчал. Около часа простояла Эчаммаль рядом с ним и вдруг почувствовала, что давившая на ее сердце тяжесть ослабла. С того дня она много лет готовила пищу и ему, и его ученикам. В своем доме в Тируваннамалае она всегда радушно принимала паломников и преданных. Однажды Эчаммаль несла Венкатараману пищу и, поднимаясь по горе, прошла мимо какой-то пещеры, в которой был свами с незнакомцем, и услышала, как свами сказал: «Если он здесь (имея в виду себя), зачем идти дальше?» Эчаммаль обернулась – но никого не было. Дойдя до пещеры свами, она увидела его на обычном месте – он сидел, скрестив ноги, и беседовал с тем самым незнакомцем.

Среди тех, кто попадал под магическое воздействие личности свами, наиболее примечателен Ганапати Шастри. Специалист по санскриту, ученый и поэт, он десять лет странствовал по разным святым местам и предавался самой суровой аскезе. Он собрал группу учеников. В конце концов, неудовлетворенный, ибо так и не обрел мира, он поднялся на священную гору и простерся на земле у ног свами. Советы, которые тот ему дал, наполнили Ганапати радостью, и он стал часто приходить к свами. Желая быть ближе к учителю, он семь лет жил в Тируваннамалае. Их отношения – доказательство удивительного могущества свами: Шастри был не юнец, привлеченный мудростью старшего, они с Венкатараманом были ровесники. Шастри имел славу выдающегося ученого и поэта. Ученые и поэты обычно о себе высокого мнения, да и Шастри отличался своеволием и не любил подчиняться. Однако он заставил своих учеников поклоняться свами и стал его самым ревностным преданным. Именно он в восхваляющем свами гимне переделал имя Венкатараман на Рамана и велел собственным почитателям называть того Бхагаван Махарши. Далее я тоже использую это имя.

Биограф описывает следующий случай. Однажды Шастри отправился в город Тирувотияр неподалеку от Мадраса, чтобы совершить аскезу. Там был храм Ганеши; Шастри, выполнявший обет восемнадцатидневного молчания, погрузился в медитацию. На восемнадцатый день, выйдя из транса, он вдруг увидел сидящего рядом Махарши. Он удивился, хотел подняться, но гость, положив руку ему на лоб, заставил его лечь. У Шастри возникло странное чувство, будто благодать водила рукой Махарши. Он знал, что Махарши никогда не покидал Тируваннамалай и никогда не бывал в Тирувотияре. Много времени спустя Шастри пересказал этот случай Махарши, и тот ответил: «Однажды, несколько лет назад, я лежал, но не погружался в самадхи. Вдруг я почувствовал, как мое тело поднимается все выше, и вскоре все исчезло, и меня окружал только белый свет. Потом я опустился, и начали появляться предметы. Мне пришло в голову, что я у Тирувотияра, на какой-то дороге; и я двинулся по ней. Чуть поодаль я увидал храм Ганеши. Я вошел, поговорил, но что говорил и делал – не помню. Вдруг я проснулся и увидел, что лежу в пещере».

И Махарши дал точное описание местности у храма Ганеши, где Шастри совершал аскезу.

Шло время. Алагаммаль, мать Махарши, иногда его навещала. Ее старший сын и деверь умерли, оставив семью в большой бедности. Алагаммаль решила, что рядом с сыном ей будет легче, и некоторое время жила в доме Эчаммаль. Потом Махарши переселился в пещеру Скандашрам. Хотя он никогда не принимал денег от приходящих, многие оставляли деньги его почитателям – для нужд учителя. Со временем денег набралось на домик, в котором поселилась Алагаммаль и стала готовить еду для всей общины. Она вызвала к себе овдовевшего младшего сына, чтобы оставшиеся ей годы прожить вместе. Он облачился в желтое рубище аскета и стал преданным своего брата. Алагаммаль притязала на сыновние чувства Махарши и требовала к себе особого отношения, он же, хотя и говорил с Эчаммаль, никогда не обращался к матери. Если она его упрекала, он отвечал, что все женщины – его матери, не только она. Махарши хотел, чтобы она отрешилась от мирских соблазнов и обрела свободу. Для Алагаммаль это было тяжело, но постепенно она все поняла. В 1922 году, когда Алагаммаль умерла, Махарши не выказывал горя, скорее облегчение: по его словам, она добрыми деяниями искупила многие ошибки прежних жизней, и потому ее душа на некоторое время вознесется к богам, а позже вселится в живое существо, дабы продолжить искупление грехов. Если кто-то упоминал о том, что Алагаммаль умерла, Махарши поправлял: «Не умерла, а погрузилась». Для него смерть не имела значения – всего лишь слово, означающее переход к новой жизни с новым названием.

Похоронили Алагаммаль у подножия горы, недалеко от дороги, на могиле воздвигли надгробие, а позднее там выстроили храм.

Полгода Махарши почти каждый день приходил к могиле, а однажды оставался там довольно долго. Сначала никакого укрытия в том месте не было, только небольшой навес над лингамом, символом Шивы, потом выстроили тростниковые хижины. Когда же стало ясно, что подвижник намерен находиться там постоянно, его почитатели собрали деньги и выстроили павильон, где Махарши мог сидеть днем и спать ночью.

Слава его продолжала расти, народу приходило все больше. В обычные дни число посетителей достигало пятидесяти, а в особых случаях, например, в день рождения Махарши, они шли сотнями. Люди несли подарки, но он принимал только то, что мог разделить с другими. Если приносили еду, Махарши брал себе совсем чуть-чуть, а остальное отдавал.

Впрочем, была у его славы и обратная сторона: некоторые считали его богатым, и однажды к нему вломились грабители. Махарши, как обычно, сидел на помосте в павильоне, а у окон спали четверо его учеников. Бхагаван сказал разбойникам, что красть у него нечего, и разрешил забрать все, что найдут. Ученики рвались сразиться, однако Бхагаван не позволил. «Пусть они делают свое дело, а мы будем делать свое. Наше дело – терпеть и воздерживаться». Он сказал грабителям, что вместе с учениками уйдет из павильона, а они могут взять, что им понравится. Те согласились, но сильно всех избили. Махарши получил удар по ноге. «Если вам этого мало, – предложил он бандитам, – можете ударить и по другой ноге». В поисках денег разбойники взломали все ящики, ничего, разумеется, не нашли и удалились с какой-то жалкой добычей. В сутолоке одному из учеников удалось ускользнуть, и он побежал за помощью. Когда он вернулся вместе с полицией, Махарши сидел под навесом и, совершенно спокойный, беседовал с учениками на духовные темы.

О повседневной жизни в ашраме написано немало. Вставал Махарши между тремя и четырьмя часами утра и, совершив омовение, садился на помост. Ученики начинали день с песнопений в честь Махарши или декламировали его стихи, восхваляющие Аруначалу. Затем наступало время медитации. В шестом часу начинали приходить посетители. Они простирались перед Махарши, рассказывали ему о своих бедах. Затем был небольшой завтрак – рис или манка, – после которого Махарши опять усаживался в павильоне, а ученики брались за дела. Кто-то плел цветочные гирлянды, кто-то молился у могилы Алагаммаль, прочие занимались литературными трудами: составляли, переводили, переписывали труды Махарши, который к тому времени написал несколько сочинений, или других святых. Кто-то готовил еду для членов общины и паломников. Махарши часто им помогал – резал и перемешивал овощи. Когда у него не было литературной работы, он полировал посохи, чинил посуду, сшивал листья, на которых подавалась еда. Он переписывал бумаги, переплетал книги и читал письма.